последние два года мой творческий полет больше похож на творческое падение головой вниз. до этого я постоянно писала в тетрадях и хотя бы имела представление о том, как складывать слова так, чтобы это было более-менее удобоваримо. сюжет, понятное дело, всегда провисал, зато было красивенько, и все тетради были исписаны. сейчас проблема в том, что я испытываю ступор перед пустой вордовской страницей и отношусь к работе заведомо неправильно, думая "вот когда допишу". в общем, я взяла тетрадь. самое классное, что я правда делала это на выдохе, и сначала была только одна фраза, которая крутилась в моей голове несколько дней до того, как я села писать - она же и стала первой.
возвращаюсь к тетрадям. все мои жалкие попытки в писательство, на самом деле - компиляция чужих текстов, но пусть будет, потому что мне правда понравилось то, что получилось на выходе. то, что получилось из одной только фразы.
"Стиви" - лютый экспериментал, оридж, пов, маты, многократные упоминания алкоголя и алкогольного опьянения, минеты и конфеты, 952 слова.
— Я не хочу, — говорит Стив и отворачивается.
Я только мысленно задаюсь вопросом, чего же он не хочет.
— Ничего не хочу, — добавляет он, но понятнее от этого не становится.
Я смотрю на него и думаю, когда мы успели дойти до того, что я теперь не понимаю его с полуслова и даже не допускаю мысли о том, что хотел бы вновь начать понимать. Он вырос, я вырос, он впал в депрессию, как многие из тех, кто, не успев перешагнуть границу между юностью и тем возрастом, когда нужно решать, откуда самому взять деньги на оплату счетов, не до конца осознали, что же с ними все-таки случилось.
Мы оба были в том возрасте, когда хочешь верить в Санту, хотя и понимаешь, что он-то на самом деле не существует, а все рождественские подарки подкладывают родители, чтобы хоть немного поддержать в тебе угасающее ощущение сказки.
Я не был в депрессии. Мне было любопытно.
Я ненавижу слово «возраст», Стив ненавидит слова «день рождения». Настоящие дни рождения он, кстати, тоже ненавидит. Как-то раз, напившись, он положил мне руку на плечо и, кажется, слишком громко затараторил на ухо:
— Чувак, ну это разве не сущее лицемерие – с улыбкой на лице праздновать приближение смерти, а?
Мне пришлось отобрать его стакан – трезвый Стив никогда не кладет руку мне на плечо.
Он не знает, что смерть – настоящая стерва, которая может встретить тебя в любой момент. Только подожди, пока она докурит – и вот, уже тянется к тебе своими пожелтевшими от табака пальцами.
Я не объяснял ему. Стиви умный мальчик, но он никак не хочет взять это в толк.
Через какое-то время снова пьяный Стив орет мне на ухо:
— Если ты подросток, который думает, что все знает – иди нахер!
Мы больше не эти подростки. Но такими были.
В любимых книгах Стива только пьют, курят и беспробудно трахаются. Стиву нравится идея самому разрушить себя прежде, чем это сделает что-то извне. Я ненавижу «Над пропастью во ржи», ненавижу всех этих гребаных уток из Центрального парка и идею о саморазрушении.
Пьяный Стив мокро целует меня в подбородок, и я не понимаю – он промахнулся, или так было задумано?
Мне приходится иметь дело с несколькими Стивами:
- Отъебись-я-ненавижу-все-живое-Стив;
- Стив-который-любит-саморазрушение;
- Пьяный Стив.
С последним встречаюсь чаще всего.
Я не в депрессии, Стив вечно в депрессии, потерянное поколение, которое все никак не в состоянии вырасти. Люди, у которых даже в тридцать на столе рядом с бутылкой вина стоит игрушка из шоколадного яйца, а на счету не больше двадцати долларов.
«Вперед, Америка», думаю я, пока вновь пьяный Стив дает деньги какой-то девушке, очевидно – проститутке. Оба смеются, но не уходят.
Пьяный Стив кладет руку мне на плечо.
Трезвый Стив никогда не кладет руку мне на плечо.
Его имя размазано по моему лицу, его роспись на моем подбородке. Я словно деваха, перемазанная в липкой и неприятной губной помаде, стереть которую можно выскоблив лицо чуть ли не железной губкой.
Я хочу выскоблить Стива из своей головы.
Когда он не пьет, то сидит в углу своей комнаты, изображая блядский экзистенциальный кризис.
Стив в депрессии. Я в ней никогда не был.
Вдрызг пьяный Стив жмется под козырьком у входа в бар, дрожащими руками пытаясь подкурить сигарету, выпрошенную у незнакомца. Я знаю, что это очень плохие сигареты – некачественный табак, мятый фильтр, рак легких в перспективе. Но молчу. Стиви умный мальчик, но он никак не хочет взять это в толк.
Стив думает, что может пить, курить и трахаться совсем как герои его любимых книг.
Мне только смешно.
Все эти нигилисты, самодовольные болваны, решившие, что это мир не для них, так до сих пор и не поняли, что миру плевать. И пока кто-то из них, в конце концов, опомнившись, ищет путь назад, мир оставляет его вариться в своей желчи.
Стив варится в своей желчи.
— Ничего не хочу, — стонет Стив из своего экзистенциального угла, а я делаю вид, что ничего не слышал. Не хочу отвечать, не хочу, чтобы он тянул меня на дно.
Я вытираю с подбородка поцелуй Стива тыльной стороной ладони, а потом подношу ее к губам. Чувствую вкус только собственной кожи, но успеваю поймать за хвост ускользающее ощущение поцелуя.
«Ну ты и ублюдок, Стив», думаю я.
Тот самый Стив, который флиртует с проституткой у барной стойки. Тот самый Стив, который почему-то уверен, что он чертов Холден Колфилд, только лет на десять старше. Ублюдок, повторяю про себя. Внезапно мне хочется вымыть руку с мылом.
— Эй, — он зовет меня по имени. — Может, нахер вообще все? Сгоняем куда-нибудь ненадолго?
Я ничего не отвечаю. Пьяный Стив всегда что-то предлагает. А я ненавижу пьяного Стива.
Настолько ненавижу, что не сопротивляюсь, когда он тащит меня в грязный, пропахший дерьмом и сигаретами – отвратительное сочетание запахов, сортир в баре. Не сопротивляюсь, когда он заталкивает меня в самую крайнюю кабинку.
Не сопротивляюсь, когда даже несмотря на то, что он пьян, я чувствую его отчаяние и позволяю ему засунуть свой язык мне в рот.
Или встать на колени.
Или становлюсь на колени сам.
Мне хочется выскоблить железной губкой все – Стива, себя, пробраться прямо под кожу и избавиться от всего этого. Я всегда чувствую привкус дешевого пойла у себя во рту. И это больше не вкус алкоголя. Это вкус языка Стива.
Трезвый Стив никогда ко мне не прикасается.
Нет, мы не трахаемся по-пяьни. Иногда мне кажется, что я перестаю помнить трезвого Стива.
Он пьет, чтобы не помнить, каково это – быть взрослым. Он ненавидит слова «день рождения», я ненавижу слово «возраст». Мы – потерявшиеся во времени люди без возраста и дня рождения.
Стив шлет нахер самодовольных подростков, нигилистов, вообще всех, целует меня пошло и грязно, я ненавижу Стива и мечтаю вытравить его из своей головы. Стив стоит передо мной на коленях, заведя руки за спину, а я только пытаюсь не смотреть на него и борюсь с желанием запустить ладони в его волосы и потянуть со всей силы.
Он не имеет ни малейшего представления о депрессии. Стиви умный мальчик, но он никак не хочет взять это в толк.